В середине июня этого года «Медиазону» – независимое издание, пишущее о преследованиях инакомыслящих в России – потребовали объявить «иностранным агентом». Это сделали сотрудники «Фонда защиты национальных ценностей», связанного с бизнесменом Евгением Пригожиным, который, по данным многочисленных расследований, стоит за «фабриками троллей», наемниками из «группы Вагнера» и другими непубличными операциями Кремля.
Власти России уже объявили «СМИ – иностранными агентами» в этом году несколько российских и русскоязычных медиа – интернет-издания «Медуза», «VTimes» и «ПАСМИ».
Главный редактор «Медиазоны» Сергей Смирнов в интервью Русской службе «Голоса Америки» говорит об идеологии российской власти и функции независимой журналистики как части гражданского общества.
Данила Гальперович: «Медиазону» потребовали признать «иностранным агентом» – был ли этот донос и реакция людей на него в соцсетях для вас ожидаемыми?
Сергей Смирнов: Я думаю, реакция была ожидаемой в том смысле, что все привыкли к давлению на медиа. Все привыкли, что любое медиа может с этим столкнуться, включая государственные. И реакция была довольно нервная в сети в том смысле, что мы же видим аресты, уголовные дела, это воспринимается как некая общая волна. Как поступит государство – мы не знаем, но ситуация сильно изменилась: примерно такой же донос, написанный 10 лет назад, никто бы вообще не заметил, мало ли кто на кого пишет. А в 2021 году любые такие вещи воспринимаются, как нечто серьезное. Эта реакция общества, если мы говорим о реакции в соцсетях, показывает, насколько общество изменилось, насколько иначе оно реагирует на такие приемы. Государство, конечно, в этом виновно. Это оно создало такую невротическую реакцию у всех на подобные требования. Выражение про «атмосферу ненависти» такое заезженное, что вроде как его нельзя употреблять в принципе, но, мне кажется, что это очень важно – что атмосфера в обществе, атмосфера в государстве, внутри России, конечно, крайне нездоровая. Нездоровая уже давно, но градус ее становится все более серьезным, все более высоким. Можно почитать соцсети, как люди, которые в целом не очень должны попадать в поле зрения правоохранительных органов, сидят и ждут неприятностей, обысков, задержаний, хотя, казалось бы, как законопослушный человек, такой человек ничего особенного не делает, и особенно это обостряется во время каких-то событий.
Д.Г.: Действия российских властей — это бессознательная оборона от общества, реакция на конкретную общественную активность, или у них, по-вашему, есть план?
С.С.: У них, наверное, общие контуры есть, но контуры – это не совсем план. Они хотят спокойствия, чтобы им не мешали, под ногами не путались, не создавали риски. Мне кажется, для них главная вещь – чтобы им не создавали риски своей известностью, своей популярностью, своим влиянием, чем-то еще. Такова общая канва – «не создавайте нам риски, мы сами тут разберемся, как нам править страной». Вот у них возникает в их контурах какая-то угроза, они ее нейтрализуют, это очень заметно по Навальному. Де-факто Навальный давно оппозиционный политик номер один, я думаю, с выборов мэра Москвы. И сколько лет их решение по Навальному откладывалось, семь лет? Если бы у них был четкий план, я думаю, было бы по-другому. Помните те уголовные дела против него – проблема была его раньше посадить, что ли? Мне кажется, как раз это доказывает их подход «когда он будет реально опасен, мы с ним что-нибудь сделаем, а пока не опасен, мы решать проблему не будем». С независимыми СМИ примерно так же. Пока вас читает не очень много людей – существуйте, ничего страшного, вы же никакого влияния не оказываете. Как только вас читает много, как «Ленту» в 2014 году или «Дождь» в 2013 году – ну, тогда извините, мы найдем повод, чтобы показать, как надо сделать, чтобы вас читало меньше людей. Грустная мысль лично для меня состоит в том, что сегодняшняя российская власть проводит довольно традиционную для российской власти политику. Вместо нормального поворота к сменяемости власти, какого-то развития, де-факто вернулись к самодержавному правлению, которое потом было коммунистическим, то есть вообще ничего не изменилось.
Д.Г.: А какие риски для Путина создают независимые политики и медиа?
С.С.: Это хороший вопрос, я тоже по-настоящему не понимаю, какие это риски. Но у меня такое ощущение, что с каждым годом у них это ощущение риска увеличивается. На самом деле, мне кажется, это такой признак стареющего режима. Чем дольше ты у власти, тем больше кажутся возможными заговоры, что много людей тебя не любят и внутри, и извне. Они же были свидетелями крупных протестов в 2011 году: нам кажется, что эти протесты были подавлены легко, а я-то думаю, им кажется, что они их подавили просто огромными усилиями и еле удержались. У нас разные представления о произошедшем. И мне кажется, после 2011 года они крайне опасаются каких-то крупных демонстраций, особенно в столице. И для них сейчас главный риск – это, конечно, люди на улице. Это очень было заметно зимой. Очень жесткие меры, очень жесткие разгоны и много суток ареста тысячам людей. Я думаю, конечно, вот эта январская-февральская волна их очень сильно обеспокоила. Плюс, конечно, к этому сильно всего добавили события в Беларуси. Я уверен, что они удвоили эти страхи и опасения. Лично мне кажется, что страхи сильно преувеличены, они непропорциональны возможностям оппозиции – финансовым, да каким угодно. Власть совершенно спокойно удерживается, есть же доказательства этому прямые. После крупных событий в Москве получили оппозицию в городской Думе. Ну и что?! Вообще ничто не поколебалось. Ну пустите вы в Госдуму 20 независимых политиков, ничего же не поменяется де-факто, напротив, режим станет стабильнее от этого. Но – нет. Это прямо какой-то некий внутренний апокалипсис.
Д.Г.: Есть ли какое-то видение будущего России с точки зрения тех, кто сейчас у власти? Какой они хотят Россию видеть?
С.С.: Я смотрю на Путина в последнее время, и мне кажется, что по-настоящему вызывают у него интерес две вещи. Это что-то на природе – видно, с каким удовольствием он где-то там ходит, он там даже выглядит по-другому, чем в кабинете, более довольный, спокойный, буквально другой человек, и второе – это история. Вот даже недавняя статья в немецкой газете к 80-летию начала войны, кто-то говорил: «Ну, Путину написали статью». А мне-то кажется, что он лично если и не писал, то проговорил основные тезисы к этой статье. Ему ее приносили, он ее правил. И думаю, у них есть некие общие представления о том, что Россия должна стать крупной державой уровня Российской империи, с которой все считаются, никто не пытается лезть и навязывать свои ценности, что есть некий свой путь, что надо воссоздать Россию рубежа XIX-ХХ веков. У них идеал примерно оттуда – есть некая элита, есть силовики, которые должны сформировать почти дворянство, это должен быть самодержавный режим, близкий к царскому. «Наша власть сама знает, как лучше. С кем-то иногда, может быть, мы и будем советоваться, но этих людей мы сами отберем. Мы должны быть в них уверены». Если говорить о сегодняшней модели, это обычный, классический авторитарный режим, который, конечно, как они считают, было бы неплохо передать своим детям. Потому что «мы-то лучше знаем, что надо и как надо стране». Я не удивляюсь, если будут следующие редакции Конституции отменять. Ну, зачем нам две палаты парламента? Хватит одной. Зачем нам какое-то такое разделение властей? Давайте всем наделим президента.
Д.Г.: А носителей этих представлений можно назвать нынешним российским правящим классом? Кто-то употребляет слова «окружение Путина», кто-то говорит про «чекистский орден», как бы вы определили сообщество тех, кто сейчас правит Россией?
С.С.: Это тоже очень хороший вопрос – кто эти люди, которые принимают решения. У меня нет четкого ответа – есть ли этот орден, есть ли эта группа людей, или ее нет. Мне кажется, де-факто сейчас у власти люди из 70-х годов прошлого века в том смысле, что их понятия из 70-х, представления из 70-х, отношение к жизни из 70-х. Противостояние идет, есть враги, есть свои и не свои, но в целом на Западе есть и хорошие вещи, мы это все привезем – в том смысле, что это не догматики. Мне кажется, что 90-е этих людей тоже очень сильно укрепили и поменяли. Условная молодежь, которая идет в силовики, уже не сможет мыслить, как в 90-х, потому что они их полностью не застали несмотря на то, что говорят на языке тех лет. Единства и детальной преемственности не будет, есть возрастная разница. Проблема другая, что эта разница может быть настолько незначительной, что она совершенно не поменяет ничего. Люди будут просто по-другому одеваться, в другие костюмы, говорить более красиво, велодорожек станет, наверное, в три раза больше в России, при условном Собянине, чем при Путине, но будет такой же жесткий режим, ничем он политически не будет отличаться от сегодняшнего.
Д.Г.: Каким должен быть градус давления на режим со стороны других стран, международного сообщества, как нужно действовать Западу, чтобы де-факто с правами человека в России стало лучше?
С.С.: Как действовать – я не знаю. Я, вообще, не вижу тут какого-то готового решения в этих дискуссиях. Скорее важнее то, что, по-моему, эмиграция из России продолжится де-факто. Единственное, о чем можно говорить – чтобы западные страны не были удивлены уровнем возможной эмиграции из России. Вы посмотрите опросы: 48 процентов молодежи собирается уехать из России, это что за цифры?! Вы же понимаете, что речь идет о потенциальных миллионах людей, которые могут уехать. У Путина, видимо, позиция такая: хотите – валите, это касается всех, включая политиков. Больше нефти достанется, на меньшее количество людей придется делить. Это такая довольно прагматичная позиция. Мне кажется, что вот эта история с эмиграцией, с возможным обустройством где-то – это важно. Я сужу по своему кругу, по своим знакомым – все больше людей за границей, и они политически ни на что влиять не могут. Навальный, по-моему, единственный человек, который поехал в противоположном направлении и приехал в Россию. А как давить на путинский режим? У меня не просто нет готового ответа, я даже не очень хочу об этом рассуждать. И даже если бы хотел, я не вижу реальных возможностей. В современном мире нет возможности надавить конкретно на режим, при этом не ухудшая положения жизни граждан страны. Это очень хорошо почувствовал сам Путин, что все равно с Россией придется разговаривать – ядерное оружие, огромная страна. Это не режим апартеида в Южной Африке, когда можно было от всего отрезать и отовсюду исключить, тут не будет так. Я думаю, что вообще не факт, что западный мир может тут какую-то стратегию выработать.
Д.Г.: Ваше медиа — это, фактически, реинкарнация «Хроники текущих событий». Насколько, по-вашему, такое медиа на стыке правозащиты и информации допустимы, остается ли это журналистикой?
С.С.: В том-то и дело, что «Медиазона» вообще не про мнения, хотя это довольно трудно воспринять. Мы выполняем роль газет XIX века, которые просто печатали тексты судебных заседаний, а публика это дико читала. Мы вообще не хотим никакой своей точки зрения ни на что высказывать, а считывается все равно именно так. И мы как раз очень не хотели делать журналистику мнений. Нам казалось, что для мнений вполне достаточно социальных сетей – иди и высказывай свое мнение сколько угодно. Но я сейчас понимаю, что мы воспринимаемся как правозащитное медиа исключительно из-за подбора материалов. Мы, надеюсь, все-таки никогда не переходили рамки в высказывании мнения, я всегда к этому очень болезненно отношусь. У меня позиция была очень простая: если речь идет о запретах и политзаключенных – это важнейшие вещи! – я считаю, что журналисты не должны молчать. Защита политзаключенных – это политическая деятельность или нет? Я абсолютно уверен, что нет, и борьба против запретов – тоже нет, это не участие в выборах и не поддержка политических сил. Мы не даем своей позиции нигде, но, увы, она угадывается. С одной стороны, это печально, потому что мы в это такой смысл не вкладывали. А с другой стороны, если задумываться о «Хронике текущих событий», это же не самое плохое, что было в нашей стране, мягко говоря. Мне кажется, это совершенно корректное сравнение в том смысле, что люди боролись за справедливость и пытались это делать так, как они считали нужным.
-
Данила Гальперович
Репортер Русской Службы «Голоса Америки» в Москве. Сотрудничает с «Голосом Америки» с 2012 года. Долгое время работал корреспондентом и ведущим программ на Русской службе Би-Би-Си и «Радио Свобода». Специализация — международные отношения, политика и законодательство, права человека.
Нравится
Буду следить
Подписка
Источник:www.golosameriki.com